их сюда. Считай себя учёным и исследователем. Было бы вовсе недостойно назвать тебя шпионом.
Услышав такое, я должен был обрадоваться, даже прийти в восторг, но не почувствовал ничего. Внутри я был мёртв.
Зенобия не вернулась в школу. Теперь она стремительно менялась. Больше её никто не назвал бы прекрасной. Волосы у неё были дико всклокочены. С лицом творилось что-то не то. Она держалась в стороне. Разумеется, в таком маленьком местечке, как Хоразин, невозможно было время от времени не натыкаться на неё, но, когда такое случалось, Зенобия нечасто произносила хоть слово. Она только отводила глаза. По-моему, у неё под одеждой что-то вырастало. Может, это были дополнительные конечности. Я отчаянно надеялся, что это крылья, что она сможет взмывать в небеса и беседовать с Голосами Воздуха. Невозможно было представить её, как ещё одну из Иного Народца, какую-то полупаучью черветварь, копошащуюся в грязи.
Через пару месяцев она исчезла.
Может, это всё-таки были крылья, потому что, ещё до того, как я уехал в колледж, несколько раз по ночам в моё окно скреблись, и я уверен, что не спал, когда отворял это окно и слышал голос Зенобии с тёмного, усыпанного звёздами, неба.
Но лицом к лицу больше я никогда её не встречал.
Перевод: BertranD, 2024 г.
Убейте Белёсого
Darrell Schweitzer, "Killing the Pale Man", 2022
Этой ночью неодолимо тянуло на рассказы, просто потому, что мы двое были единственными постояльцами в маленькой гостинице, телевизор в холле не работал, да и место было такое, где мобильник вряд ли мог поймать хоть какой-то сигнал. Север центральной Пенсильвании, переезд через штат, как злословят некоторые: пустое место на карте, куда можно попасть, если проехать через Поконос и свернуть налево, к грядам холмов, мрачным лесам и великому множеству пустошей с редкими вкраплениями по-библейски названных городишек, наподобие Хоразина, Вифсаиды и Эммауса. В тех краях можно услышать занятные байки о лесных Вальдгангерах и ведьмах, что плавают в земле; но мы с коллегой предпочли рассказать свои собственные истории.
Темой их стало стечение обстоятельств. Как раз по стечению обстоятельств я много лет не бывал в здешних краях. На самом деле я и не ждал, что опять окажусь тут, ибо в свои года уже мог отойти от дел, поскольку достиг такой жизненной стадии, когда определённо выглядишь пожилым и люди придерживают для тебя двери, но ты пока что в форме и можешь делать, что захочется, даже при том, что времени осталось не так уж много. Так что, когда элитные книготорговцы, которых я консультировал, попросили меня посетить и оценить библиотеку в поместье Маркуса Роттенберга — знаменитого писателя, оккультиста и эксцентричного миллионера, это прозвучало достаточно привлекательно, чтобы перебороть все возможные сомнения и отправиться туда.
Этот дом готическим замком торчал среди бурого зимнего пейзажа, хотя, по-моему, строение было скорее викторианским, смахивающим на что-то из комиксов Чарльза Аддамса[8]; в любом случае абсолютно неуместное после всех тех городишек, амишевских ферм и тянущихся лесов, что встретились мне по дороге. Мистер Роттенберг был очень богат — о том, как он этого достиг, ходило множество догадок и предположений — и, бесспорно, придерживался индивидуалистических идей. Скорее всего, он возвёл (или, как минимум, перестроил) эту усадьбу согласно своим предпочтениям. Вдобавок, он умудрился перессориться со всеми родственниками, какие только были и умер в одиночестве, ожесточившимся затворником, даже без прислуги, потому что, по слухам, никто не желал у него работать, какое бы жалованье не предлагалось. После его смерти дом заперли.
Вот почему, когда я и оценщик недвижимости добрались туда, электричество не работало и нам пришлось пользоваться керосиновыми лампами, а уж чтобы заночевать в том месте и речи не было. Тем утром у дверей нас встретил поверенный, который принёс ключ от дома и вечером он явился опять, чтобы проводить нас.
Коллекция книг оказалась поистине легендарной, не просто очень ценной, но потрясающей и даже, в сущности, внушающей страх. Настоящий клондайк для коллекционеров, учёных и, вероятно, редкостных маньяков, вроде м-ра Роттенберга. Я сделал уйму снимков камерой мобильника, на случай, если заказчики не поверят мне на слово.
Но, не стану вдаваться в подробности, потому что те книги не играли никакой роли в историях, рассказанных мною и Джереми Ходдером. Это был молодой человек, нанятый аукционным домом, чтобы занести в каталог антикварную мебель, картины, посуду и тому подобное. Сдаётся мне, обнаруженное впечатлило и его тоже.
Когда я ехал назад, в гостиницу за несколько миль от дома, то заметил на поле, среди пожухших кукурузных стеблей, группку из пяти-шести детей в развевающихся белых простынях и каких-то масках.
Позже, уже в гостинице, когда мы уселись у камина в холле, Ходдер упомянул об этом. Он ехал на своей машине, но тоже увидел детей.
— Поздновато для Хэллоуина, — заметил он.
— Да, верно, — согласился я. — Но это старинный обычай.
— Некоторые обычаи в этих местах весьма странные.
— Более странные, чем вам кажется, — прибавил я.
На улице разбушевалась буря. По окнам забарабанил дождь со снегом. Надеюсь, те дети без проблем вернулись домой.
Хозяин гостиницы принёс бутылку вина. Я налил нам обоим и начал свою историю, будто сбрасывая бремя тайны, пронесённой через всю жизнь. Это было самое подходящее время, чтобы избавиться от неё. Объяснить лучше я не могу.
— Видите ли [начал я], мне известно, чем занимались те дети, потому что много лет назад и я был одним из них. Это, конечно, происходило давным-давно, как мне представляется, задолго до вашего рождения. Мои родители собирали антиквариат. Вдобавок, мать у меня была художницей с претензией на школу Брендивайна[9] (уайетовская[10] традиция и всё прочее), потому-то она любила эти пейзажи, с их нежными оттенками бурого и серого, а ещё нечастую тёмную синеву зимних вечеров. Хотя большинство своих картин Уайет написал в южной
